Купить книги   Написать автору

Пролог

Городишко был маленьким. Тут жили только люди – всего двести тридцать семь человек. Других разумных видов здесь не было.
В гостинице я зарегистрировался инспектором светофорного хозяйства. Хотя что тут инспектировать – в городе всего четыре светофора. Было всё равно: я мог записаться хоть специалистом по ремонту Эвереста. Люди в большинстве своём нелюбопытны, а тот, ради кого я здесь, рано или поздно меня расшифрует, кем бы я ни прикинулся.
Искать я всегда начинал с публичных мест. Чем хороши маленькие поселения, так это тем, что в них таких мест немного. Вот и в этом городке был всего лишь один торговый центр, куда за покупками приходили все жители. Я решил сосредоточиться на нём: рано или поздно мой объект как-нибудь здесь засветится.
Я расположился в кафетерии на верхней галерее продовольственного этажа, откуда хорошо просматривались вход в торговый зал и площадка грузовых дронов за большим витринным окном. Заказал жаркое из синтет-мяса с рисом и каперсами, зная по опыту, что готовиться оно будет долго. Для отвода глаз включил на настольном экране какое-то шоу и принялся наблюдать.
Посетителей, как и ожидалось, было мало – как и везде, большинство предпочитало делать онлайн заказы. День близился к вечеру – время, когда жители начинают задумываться об обеде, – и грузовые дроны взлетали один за другим. Это тоже было хорошо: мой объект не пользовался удобствами, предоставляемыми Системой, и, по идее, должен был прийти за продуктами сам.
Его внешность была мне известна, но в то время в моду вошли маски-хамелеоны, поэтому уверенности, что я его сразу распознаю, у меня не было. С другой стороны, носить маску в маленьком городке смысла мало – всё равно узнают.
Я наблюдал за входными дверями. Ничего необычного: подходит посетитель – сенсор его замечает, Система, которая уже знает, зачем он пришёл, открывает дверь. Если Система почему-то решает его не пускать, загорается надпись, и приятный голос предлагает пройти в другое место. При мне Система не пустила пьяного. Девушку, которая, по всей видимости, перепутала этажи, направила к правильному входу.
Уже принесли мой заказ, а никого, похожего на объект, не было. Я ел долго, растягивая удовольствие. Синтет-мясо было нужного сорта – с моими любимыми усилителями вкуса. Когда я почти доел, появился посетитель, который меня заинтересовал.
Молодой мужчина, рост и комплекция, как у объекта, но лицо другое – возможно, маска. Войдя, он не пошёл по центральному проходу к продовольственным товарам, как это делали все, а сразу у двери уверенно свернул к стеллажам с напитками. Быстро прошёл между ними, небрежно бросив в корзинку две банки пива, прошёл в мясной ряд, взял брикет дорогого синтет-мяса, но не положил в корзинку, а зажал подмышкой и, не сбавляя шага, направился к выходу. Я ожидал, что дверь не откроется – он не оплатил товар. Если синтет-мясо не попало в корзинку, значит та не сняла плату за него, и Система должна задержать покупателя. Но нет, дверь открылась, и парень, быстро переложив всё в бумажный пакет, вышел на улицу.
Выскочив из-за столика, я бросился за ним. Выбежал из здания: улица в обоих направлениях была пуста. Парень или воспользовался каким-то транспортом, или зашёл в один из ближайших домов. За те тридцать секунд, что я бежал к выходу, он не мог отойти дальше, чем на пятьдесят метров. На таком расстоянии находились два дома – один слева, другой справа от торгового центра. Недолго думая, я, наугад, направился к тому, что был слева.
Когда подошёл, входная дверь сама собой открылась. Решил, что мне её открыла Система, которая знала, зачем я сюда иду. Значит, я угадал – объект здесь. Я шагнул через порог и тут же, в качестве подтверждения догадки, получил удар в нос.
В моей работе надо быть готовым к любым неожиданностям. Несмотря на вспыхнувшую боль и искры из глаз, практически, ничего не видя, я сумел в ответ нанести ему правый прямой в голову. Вскрикнув, он повалился на пол. Держась одной рукой за нос, из которого текла кровь, другой я стал открывать все двери, которые тут были, пока не нашёл ванную комнату.
Когда с торчащими из носа салфетками я вышел из ванной, парень как раз приходил в себя. Я сел на бывший тут стул и принялся его рассматривать. Ему было лет двадцать. Телосложения тщедушного, потому его удар меня не свалил. Лицо меня позабавило: правая половина выглядела также, как и в магазине, а левая была частью его настоящего лица. Только сейчас я заметил, что к моему кулаку что-то прилипло. Это была бровь, глаз, часть щеки и крыло носа – половина маски-хамелеона, которую я снёс своим ударом.
– Чего дерёшься? – спросил я вполне миролюбиво.
Не ответив, он сел, прижавшись спиной к стене. В его настоящем глазу, глядевшем на меня, был ужас.
Надо было подождать, пока он не станет контактным. Я стал, не торопясь, молча отдирать от руки остатки его маски. Это было непросто: плёнка была хоть и тонкой, но держалась крепко. Труднее всего было отодрать глаз со всеми ресницами. Весь процесс занял, наверное, минут двадцать. Всё это время он сидел, не издавая ни звука.
– Я просто поговорить хотел, а ты сходу на меня наехал. Нехорошо, – сказал я, оторвав от руки и бросив на пол последний кусочек щеки.
– А чё ты тут делаешь? Ты чё за мной приехал? Ты чё, инспектор? – пролепетал он дрожащим голосом.
– Не инспектор, – это было чистой правдой. – Инспекторы по одному не ходят. Только по двое. Разве не знаешь? Это все знают.
– Тогда чё ты тут?
– Сказал же: просто поговорить хотел.
– Чё те надо?
– Да хочу знать, как ты Систему нажухал. За мясо не заплатил, а она не заметила.
– Тебе скажи…
– Почему бы и не сказать, если просят по-хорошему? – я улыбнулся, выжимая из себя максимум дружелюбия.
– Ты меня сдашь…
– Мог бы сдать, пока ты в отключке валялся. Но ты ж очухался здесь, а не в Департаменте наказаний. Правда? Ведь правда? Да или нет?
– Ну правда…
– Ну так что? Расскажешь?
– А ты мне чё?
– А я тебя не сдам. Уйду, и ты меня больше никогда не увидишь, – это тоже было чистой правдой.
Он засопел, обдумывая услышанное. Я терпеливо ждал. Спешить было некуда: задание было считай, выполнено.
– Ну так как? – напомнил я.
– Надо чип закрыть, – выдавил из себя он.
– В смысле, когда берёшь что-то, ты закрываешь подкожный чип на руке, и Система не видит, что ты делаешь?
– Ага, ну да.
– Чем закрываешь?
– Любым проводником. У меня манжет из графитовой ткани.
– Что-то ты врёшь. Для подкожного чипа антенна – весь организм от пяток до макушки. Ты ж его весь не закроешь!
– Не надо весь. Когда закрываешь чип, сигнал падает, слухачи должны перестроиться. Надо успеть.
– То есть ты успеваешь взять товар, пока сенсоры Системы, которые контролируют твои действия, перестраиваются на более низкий уровень сигнала твоего чипа.
– Ага, ну да.
– И сколько у тебя есть времени?
– Полсекунды.
– Как узнаёшь, что успел?
– Если не успел, Система не выпустит, надо будет платить.
– Просто… совсем просто… Молодец… Сам придумал?
– Сам.
– Не врёшь, что сам?
– Не вру.
Он говорил правду. Такие, как он, не обманывают.
Обманывают такие, как я.
– Не боишься, что Система поймает?
– А мне насрать на Систему! – в его настоящем глазу вспыхнула смесь страха и ненависти.
– Что ж так?
– Не хочу, чтобы какая-то железяка говорила мне, что делать, а чего не делать! – выпалил он.
– Так Система вроде не железяка, – сказал я примирительно. – Это нейронная сеть. Её люди создали. Для всеобщего блага, между прочим.
– Ты чё воспитывать меня будешь? Ты кто такой, вообще?
– Вербовщик, талантливых личностей ищу, – это уже была совсем неправда.
– И нафига они тебе? – насторожился он.
– Лично мне ни к чему. Для одного проекта.
– Для какого?
– Для секретного.
– Что за проект?
– Я ж говорю: секретный. Мне не говорят. Тебе скажут.
– А я причём.
– Ты способный, талант. Такое с Системой вытворять мало кто может, – это была правда. Лучший способ манипулировать – говорить правду.
– Кто платит?
– Система и платит.
– Нет! На железяку работать не буду!
– Любая работа на этой планете, в том или ином виде это работа на Систему. Без неё здесь никуда.
Он не ответил, обдумывая мои слова. Потом спросил:
– Ты сюда из-за меня приехал?
– Узнал, что в местном магазине пропадает товар, и Система не может пронять, куда он девается. Понятно, что действует талантливый вор. Очень талантливый. Намного способнее других воров. Решил его найти. Нашёл.
Ещё одна манипуляция. Простейшая. Скажи тому, кто считает себя умным, что он не просто умный, а самый умный, умнее всех других, и он будет тебе в рот заглядывать. Работает всегда.
– Не хочу на Систему горбатиться, – сказал он уже не так уверенно.
– Подумай сам: сколько ты продержишься, воруя мясо? Ещё год? Два? Рано или поздно Система тебя вычислит, попадёшь в Департамент наказаний. А там разговор короткий: коррекция личности. И ты уже не будешь таким умным. Никогда.
От этих моих слов его передёрнуло. Я достал из кармана пластиковую карточку и бросил ему.
– Здесь адрес, куда надо приехать. Там тебя встретят. Думай.
– И сколько… сколько я могу думать?
– Вопрос не ко мне, а к Департаменту наказаний. Я тебя сразу нашёл, и двух часов не прошло, как в город приехал. Значит, и они найдут. Может быть, уже тебя вычислили, только доехать не успели.
Я встал и, не попрощавшись, вышел на улицу.
Это был лёгкий случай: мелкий воришка, который научился обманывать Систему. Нашёл я его быстро – за два часа, хотя рассчитывал потратить на это два-три дня. И в насилии здесь не было нужды – никуда он не делся, поехал, куда я сказал. Сам поехал. А если бы долго раздумывал – я бы сообщил в Департамент наказаний, что в этом городке есть магазинный вор. Один вид их машины на улице быстро придал бы ему решимости.
Своё задание я выполнил.

– – –

Может сложиться впечатление, что я занимаюсь поимкой магазинных воров. Всё гораздо сложнее.
Считается, что Система контролирует всё и всех. Всю жизнь личности – от рождения до смерти – она анализирует её поведение, и ненавязчиво его подправляет так, чтобы поступки той всегда имели благоприятные последствия. Однако на каждые сто тысяч человеческих личностей находится сто тысяч первая, которая вопреки всем стараниям Системы ведёт себя по-своему, скрывается и даже умудряется её обманывать. Это значит, что Система где-то допустила ошибку и не может её исправить.
Этот парень – результат такой ошибки. В чём конкретно она состояла – не знаю и не хочу знать. Система послала к нему меня, а не экзекуторов из Департамента наказаний, потому что зарегистрированных преступлений за ним нет. Это единственное, что мне известно. Моим заданием было найти его и вернуть под контроль Системы – направить туда, куда она указала. Я это сделал. Не знаю, как она с ним поступила – устроила-таки ему коррекцию или использовала в каких-то своих целях. И не хочу знать. Его судьба не моё дело.
Род моих занятий очень редкий. Те немногие, кто знают обо мне и таких, как я, называют нас Корректировщикам.
Мы исправляем ошибки Системы.
Я уезжал из этого городка с лёгким сердцем. Задание выполнил, можно расслабиться. Правда, предстояло ещё одно. Но там, на первый взгляд, не было ничего сложного. К тому же, оно должно было стать последним моим заданием. Я собирался выйти на пенсию. Система платила щедро, и я скопил достаточную сумму, чтобы следующие лет пятьдесят ничем не морочить себе голову.
Словом, настроение моё было прекрасным. Кто бы мог подумать, что очень скоро произойдут некие события, из-за которых мне придётся изменить мои радужные планы.

Глава 1

«Весна будет ранней», – подумал я, глядя на стаю вернувшихся с юга скворцов, которая устроилась на отдых в ветвях раскидистого ясеня.
Машина ехала медленно. Мои верные хомяки коротали время в своём домике за приборной панелью, поедая подсолнуховые семечки и ведя свои хомячьи разговоры. Почему они ездили со мной – точно не знаю. Они говорили, что просто нравится путешествовать, но я не очень-то верил. Впрочем, мне-то что? Нравится – пусть. Проблем от них не было. Не совсем, правда: они любили пошлые анекдоты – приходилось рассказывать.
Можно было не торопиться – объект никуда бы не делся. Это было моё последнее задание. Потом я становился вольной личностью.
Любуясь рекламными баннерами, горящими в фиолетовом небе, я предвкушал, как очень скоро осуществлю давнюю мечту – поселюсь в бунгало на уединённом атолле посреди океана. Закрыв глаза, представлял, как вечером сяду на бережок и буду смотреть, как заходит солнце. Я буквально ощущал, как тёплая морская вода, влекомая лёгким ветерком, ласково касается моих босых ног, и душа моя медленно растворялась в блаженстве.
Я мог позволить себе такую роскошь. Ещё бы! Спецов, подобных мне, можно, что называется, пересчитать по пальцам одной руки. Найти объект среди миллионов личностей, подойти вплотную и выполнит задание – для этого нужен талант! Разумеется, конкуренты, ломая напильники, точили на меня зубы, но куда им, бездарным пасынкам природы!
Мои грёзы были прерваны внезапно и самым неожиданным образом. Из-за вентиляционной решётки на приборную панель вылез старший хомяк и заявил:
– Не повреждён ли твой разум, о водитель сего транспортного средства? Обрати взор свой на дорогу и узри красоту, стоящую на обочине!
Замечтавшись, я действительно забыл о дороге. Посмотрев туда, я увидел предмет хомякового восхищения. То была девушка, чья внешность не могла оставить равнодушным даже близорукого грызуна.
Я остановил машину и поспешил открыть дверь пассажирского места. Девушка не заставила себя ждать и молча села на сиденье.
Некоторое время стояла тишина. Моя пассажирка смотрела на дорогу, я смотрел на неё, хомяк смотрел на меня. Машина стояла. Наконец, я сообразил.
– Нашли как-то программисты фаллоимитатор… – сказал я.
– А! Я вспомнил! – перебил хомяк и нырнул в вентиляционную решётку. Оттуда донёсся молодецкий гогот.
Я тронул машину с места.
– Куда канаешь, девчуля? – как было заведено, поинтересовался я, чтобы наладить знакомство.
– Что ты себе позволяешь, милостивый государь? – возмутилась пассажирка, повергнув меня в замешательство, которое, впрочем, длилось недолго. Присмотревшись, я заметил на её виске след от электрода. Всё понятно – столь неожиданная реакция, вероятно, была последствием модного этой весной молодёжного развлечения – перемодулированного электрошока.
По-видимому, моя догадка была верна – видеотату на её голове, которое по последней моде должно было отражать мысли обладательницы, демонстрировало странную смесь брутального секса и коллекции антикварных локомотивов.
– Осмелюсь спросить, как зовут столь прекрасную особу? – спросил я, подстраиваясь под её стиль. – Я Василий.
– Ляля, – коротко ответила она.
Я решил, что пора перейти в наступление.
– Лялечка, скажите… – сказал я, выжав из своего голоса максимум сексуальности.
– Ля-ля! – произнесла она с металлической интонацией. А её видеотату показало мне такое, что вспыхнувшая во мне надежда прилечь с ней на заднем сидении сразу же утратила яркость.
Она повернуло ко мне лицо.
Её раскосые жёлтые глаза имели вертикальные зрачки – настоящие, не контактные линзы.
– Тебе привет от Хохотунчика, – сказала она.
Моё прекрасное настроение испарилось в момент. Привет от Хохотунчика, да ещё полученный таким образом, мог означать только одно – он знал о моём задании. Это было плохо.
Старший хомяк выбрался на приборную панель.
Повторилась немая сцена, только теперь он смотрел не на меня, а на Лялю.
– Ну? – напомнил о себе хомяк.
Ляля сказала:
– Встретились как-то хомяк, крыса и кролик. И решили померяться у кого длиннее…
Она сделала паузу. Хомяк задумался.
– Нет, не знаю, – наконец, сказал он.
Ляля продолжила:
– Оказалось, у крысы. Потому что мерились хвостами.
Она визгливо рассмеялась.
– Прошу покорно меня простить, – обиженно сказал хомяк. – Но, по-моему, этот анекдот несмешной.
Ляля вдруг оскалилась и зашипела по-кошачьи. Хомяк юркнул в вентиляционную решётку.
– Чего хочет Хохотунчик? – спросил я, не ожидая, впрочем, ничего хорошего.
– Чтобы ты забыл о своём задании, – холодно ответила Ляля.
– Что взамен?
– Я.
Она моргнула, и её одежда стала прозрачной.
Сколько времени прошло, но и сейчас, когда я вспоминаю открывшуюся мне картину, моё сердце начинает бешено колотиться, и я чувствую себя словно пятнадцатилетний подросток, которого позвала к себе тридцатилетняя соседка, пока мужа нет дома…
Сунув в рот указательный палец, я сильно его укусил. Боль позволила мне хоть как-то прийти в себя.
– Нет, – сказал я дрожащим голосом.
– Я дорогая, – сказала Ляля, ничуть не изменившись в лице. – Дороже, чем твоё задание.
– Нет, – повторил я более решительно.
– Мне невозможно отказать.
– Это вопрос чести. За всю мою карьеру я ни разу – ни разу! – не сорвал порученное задание. Нет!
– Так, всё! Мне отказали! Нуждаюсь в срочном апдейте! Запускаю аварийное капсулирование!
Ляля резко выпрямилась, прогнув головой крышу машины. Её одежда разлетелась в клочья. Раздался щелчок, запахло озоном, и её тело начало быстро покрываться прозрачной оболочкой, которая, на глазах мутнея, стала молочно-белой. Секунд через тридцать всё было закончено. Я потрогал пальцем – твёрдая, как доска.
У меня в машине Капсула! Это означало крушение всех ближайших планов. Нашедший Капсулу обязан, отложив все дела, обеспечить её немедленную доставку в обозначенный на ней биоинжиниринговый центр.
Я поискал: там, где у Ляли должно быть правое плечо, на гладкой поверхности Капсулы светился текст. Не сразу разобравшись в куче слов, цифр и графических кодов, я таки нашёл адрес: Брисбен, Австралия. Неблизкий свет!
– Двигатель! Стоп! – скомандовал я.
Машина остановилась, хомяки высыпали на обочину, разбрелись по траве и принялись что-то там лопать.
Надо было подумать.
Ближайшие перспективы, представлявшиеся мне радужными, на деле таковыми не оказались. Задание – моё последнее задание! – было под угрозой. Мало того, что Хохотунчик о нём знал. У меня в машине Капсула, в которой законсервирован его, Хохотунчика, посланец! Я обязан доставить её в инжиниринговый центр, откуда, как только Лялю разморозят, она сообщит хозяину о моём отказе. Если уже не сообщила через мозговой имплант.
По всему выходило, что мне предстоит анонимизироваться. Ну что ж, дело не новое. Плохо, что домой возвращаться нельзя…
Первым делом стоило позаботиться о доходе. Я вошёл в Сеть и сформировал объявление: «Ты прыгаешь, а тебя ловят? Выход есть! Свободный полёт мимо сеток-уловителей! Прыгнул – и всё! 30-й этаж, балкон, внизу каменный тротуар. Помоги обществу – освободи его от себя». Добавил адрес и номер кошелька. Помощь суицидникам – хороший бизнес. Они тебе все свои деньги – зачем они им? – а ты им возможность убиться без проблем. В прошлый раз, когда я месяц гонялся по Южной Америке за Рыжим Улыбакой, удалось неплохо заработать даже с учётом честно уплаченных налогов. Дворнику, правда, чуть ли не каждый день приходилось скрести тротуар, но он был в доле и не обижался. Что ни говори, не зря я удлинил балкон на целых полметра!
В принципе, выбора у меня не было. Надо было ускорить выполнение задания, пока Хохотунчик не вышел на мой объект или, того хуже, не нашёл меня. Но для начала надо было сбагрить Капсулу.

– – –

Я, конечно, не расист, но запретил бы зайцам работать в сфере обслуживания. Не потому, что им в глаза не заглянешь, непонятно, куда смотреть: то ли в левый, то ли в правый – в оба сразу не получается. У них препаскуднейший характер.
– Капсулу не возьму! Не возьму-не возьму-не возьму-не возьму-не возьму! – тараторил приёмщик службы доставки, барабаня лапами по контрольной панели.
– Как это не возьмёшь?! – возмущался я. – В соответствии с Законом о капсулировании…
– Не возьму-не возьму-не возьму! Ограничение по весу!
– Какое ещё ограничение?! Она, что, полторы тонны весит?
– До пятнадцати килограммов!
– Какие ещё пятнадцать? У тебя полторы тонны!
– Пятнадцать килограммов! Пятнадцать-пятнадцать-пятнадцать!
Я глянул на вывеску, висевшую над его головой. Там, где минуту назад после слов «Ограничение веса посылки» значилось: «1500 кг», теперь было: «15 кг».
Пока я объяснял, что мне надо, эта сволочь успела перерегистрировать свою контору! Он не зря барабанил лапами!
Мои руки сами собой потянулись к его ушам. Лишь нечеловеческое усилие воли спасло меня от тяжкого уголовного преступления.
Уходя, на прощание я разбил ему дверь.
Соваться в другие конторы этой службы доставки было бессмысленно. Уверен, он разослал мой портрет, и теперь везде меня будут встречать те самые пятнадцать килограммов.
Чего-то подобного я ожидал. С Капсулой никто не хотел связываться. Хоть Система и оплачивала щедро всё, связанное с доставкой, но за повреждение можно было схлопотать серьёзный срок, вплоть до пожизненного – в случае гибели содержимого. Разумеется, фирмы-капсуляторы во всё горло рекламировали крепость и непробиваемость оболочки Капсулы. Да кто им верил! Приёмщик даже предпочёл заплатить за перерегистрацию, лишь бы меня спровадить.
Объезжать другие службы доставки – пустая трата времени. Везде будет сидеть какой-нибудь хитросделанный заяц, который быстренько придумает, как от меня избавиться.
Конечно, можно было втихаря подсунуть Капсулу кому-то другому, как некоторые и делали, но этому противились мои представления о чести. К тому же Ляля закапсулировалась из-за меня. Так что решать проблему выпадало мне, а не кому-нибудь другому.
Вообще-то, капсулирование изобрели, чтобы спасать жизни тяжелораненым. Внутри Капсулы жизненные процессы замедляются, практически, останавливаются, и в таком законсервированном состоянии организм может находиться годами. Потом, когда позволят условия, Капсулу можно вскрыть, а личность вылечить. Идея оказалась настолько плодотворной, что капсулирование очень быстро стало весьма популярным средством страхования жизни. У личности вынимают селезёнку, а вместо неё вшивают соответствующий механизм, который его обладатель может запустить в случае опасности или, когда ему заблагорассудится, как это сделала Ляля.
Обычно, когда не знают, что делать, говорят: «А хрен его знает!». Я говорю не так. Я говорю: «А Шлемерзон его знает!». Потому что он таки знает. К тому же Шлемерзон ещё тот хрен! Почему? По многим причинам. Хотя бы потому, что не признаёт видеосвязи. На его гаджетах отключены видеокамеры.
– Шлемерзон, у меня Капсула!
– А у меня геморрой. Но я же не докладываю тебе об этим в такую рань!
– Какая рань? Полдесятого!
– Ты хочешь сказать, что мама таки научила тебя, где большая стрелка, а где маленькая? Я понимаю: ей было трудно, но она справилась.
– Шлемерзон, у меня Капсула!
– Ну так меня зачем с постели поднимать? Отвези это сокровище, куда положено. Поступи по закону! Ха! Сам не ожидал, что такое скажу… прикинь…
– Брисбен.
– Ого!.. Ни фига себе… А! Так это рядом. За Жмеринкой сразу налево.
– У меня работа. Срочная. Бросить не могу. Что мне делать, Шлемерзон?
– Мальчик вырос, и у него уже поломался голос. Но хныкает он, как маленький – размазывая слёзы и глотая сопли.
– Что мне делать, Шлемерзон?
– Во-первых, перестать напоминать мне мою же фамилию. За последние полвека я её таки немножко выучил. Во-вторых, если ты интересуешься моими мыслями по поводу твоих соплей, то я тебе скажу, что совета я тебе не дам. Ты конечно же спросишь почему! И я тебе отвечу. Потому что какой смысл давать совет тому, кто ему всё равно следовать не будет?
– Почему это я не последую твоему совету?
– Потому что я посоветовал бы тебе не лезть ко мне с этим. Но раз ты уже всё-таки поднял меня с постели ни свет ни заря, значит моё мнение тебе до лампочки.
– Шлемерзон, не выделывайся! Я тебе звоню не потому, что без ума от твоих тортиков!
– Ты имеешь что-то против моих тортиков? Или, не дай бог, против моей мамы, от которой я унаследовал их рецепт?
– Мне нужны твои мозги!
– Ха! Как ему нужны мои мозги так он меня раз в десять лет аж с постели поднимает, а как мне нужны его деньги, так Шлемерзон будто умер!
– Я поделюсь.
– Ага! Разговор становится быть интересным.
– У меня Капсула.
– Я так понимаю, что ты просто шёл себе по улице, даже может быть что-то там насвистывая и мечтая о блондинке с бюстом шестого размера, как вдруг далеко на горизонте увидел лежащую в кустах Капсулу. Ты, конечно, проявил благоразумие и как умудрённый жизнью зрелый мужчина со всех ног бросился к ней, чтобы, согревая теплом своего тела, подобрать с земли отправить по назначению. Я прав?
– Она закапсулировалась при мне.
– Местоимение «она» наводит на две мысли. Первая: пол содержимого Капсулы женский. Вторая: она твоя знакомая.
– Я фигею с твоей проницательности!
– А может быть, ты стал сексуальным маньяком и твои жертвы спасаются от тебя капсулированием?
– Всё наоборот. Она домогалась меня, я отказал, в порыве отчаяния, осознав своё несовершенство, она срочно захотела апдейта.
– И как зовут малоумную, которая тебя домогалась?
– Ляля.
– Гм… гм… М-да… Тюнингованная под кошку?
– Ты её знаешь?
– Гм… Развитое за многие годы чувство самосохранения подсказывает мне, что у тебя есть ещё одна проблема, о которой ты мне почему-то не сказал. И её имя не Ляля. Её имя – Хохотунчик.
– Ты не пробовал со своими чувствами в цирке выступать?
– Гм… Я прав, выходит. Ну что ж… Царствие тебе небесное.
Короткие гудки.
– Шлемерзон! Ещё раз отключишься, я приеду к тебе домой и прямо там набью тебе морду!
– Ша! Тихо! Шо за нервы? Я так счастлив от твоих новостей, что уронил коммуникатор в унитаз.
– И с кем я сейчас разговариваю?
– Так с ним!
– Слышь, ты, морда фаянсовая! Ну-ка включай соображалку!
– Если ты считаешь, что она когда-то выключается, значит ты таки что-то имеешь против моей мамы, от которой я и её унаследовал. И вот прямо сейчас у меня родилась остроумная идея. А отвези-ка ты свою Капсулу в какую-нибудь службу доставки, и пусть потом у них голова болит.
– Что ты там в унитаз уронил? Коммуникатор или мозги? Или ты решил, что ты первый, с кем я говорю на эту тему?
– Я у тебя не первый? Какое разочарование!..
– Они на ходу, во время заказа, перерегистрируют свои конторы на ограничение веса до пятнадцать килограммов.
– Ух ты! Вона как! Поди ж ты, научились. Остроумно. Достойно самого меня.
– Хватит трындеть! Думай!
– Думаю.
– Думай!!!
– Заткнись! Думаю!
Пауза.
– А! Ну да! Конечно!
Пауза.
– Говори!
– Все ж просто!
– Говори, наконец!
– Я и говорю! У тебя же две проблемы? Ну так сделай, чтоб одна проблема решила другую. И всё!
– Действительно, просто… Шлемерзон, ты гений!
– Деньгами!
– А как же!
Люблю этого прохвоста! Его болтовня придаёт мне уверенности. Даже, когда он уклоняется от ответа, как сейчас.

– – –

– Пожалуйста, не ходи по травке. Я её ем, – сказал Иов и глянул на меня большими ласковыми глазами.
– Ты ешь настоящую траву! – восхитился я, поспешно отступив на мощёную гранитом дорожку.
– Могу себе позволить, – Иов нагнул голову, отщипнул травинку, не спеша пережевал её и только потом продолжил: – Всё, что ты видишь перед собой, все полторы тысячи гектар этого замечательного пастбища принадлежат мне.
В его голосе не было бахвальства. Он это сказал так же просто, как сказал бы, что солнце восходит на востоке.
– Я веду простую жизнь, как мои далёкие предки ещё до знакомства с вами, – от аккуратно отщипнул ещё одну травинку, долго и тщательно её пережёвывал. Потом спросил без выражения: – Знаешь ли ты, что твои предки ели моих? Когда-то вы делали еду, которая называлась салями. Настоящая итальянская салями делалась из ослиного мяса.
Я молчал. В разговоре с ослами главное – терпение. Они очень умны и терпеливы, но при этом чрезвычайно эмоциональны. Неосторожное слово или жест может спровоцировать взрыв. То, что Иов затронул скользкую тему из прошлого, означало, что он очень недоволен моим визитом. И только присущий ему, как и его сородичам, такт не позволял сказать об этом прямо.
Иов нагнул голову и принялся, не спеша, есть траву. Я по-прежнему молчал. Терпение никогда не входило в перечень моих достоинств, но сейчас у меня не было выбора – надо было ждать.
Почему я пришёл именно к нему? Моя ситуация было сложной, а Иов не умел отказывать, не знал слова «нет». Говорили, что в юности это доставляло ему массу неприятностей, однажды он даже чуть не погиб. Но с годами он научился извлекать из этой своей странности немалую выгоду и теперь входил в пятёрку лучших анонимизаторов планеты.
– Анонимность является тяжким преступлением, – сказал он, наконец. – Ты, разумеется, это знаешь, но мой долг и обязанность ещё раз тебе об этом напомнить. Будет также правильным сообщить, что моё отношение к твоим способам зарабатывать деньги сугубо негативное. Хоть в данном случае это не имеет ни малейшего значения. Как и то, что я считаю совершенно недопустимым брать деньги за предоставление возможности досрочного прекращения жизни.
Сохранить самообладание мне стоило большого труда. Он знал обо мне всё! Впрочем, чему удивляться! Анонимизатору такого уровня доступны все существующие источники данных.
– Твой случай непростой, – продолжил Иов. – В его основе лежит антиномия. С одной стороны, тебя вынуждает анонимизироваться бизнес-конфликт с личностью, известной как Хохотунчик. Исчезнув на время, ты получишь оперативное преимущество, правильно воспользовавшись которым, ты, вероятно, сможешь одержать в этом конфликте верх. С другой стороны, Система зарегистрировала твоё нахождение в непосредственной близости Капсулы, и твоё внезапное исчезновение непременно будет расценено как побег с целью уклонения от выполнения действий, предусмотренных Законом о капсулировании. После окончания действия анонимизирования и твоего возвращения в Систему тебе может грозить тюремное заключение, которое в случае повреждения содержимого Капсулы будет весьма длительным. В таком случае твоя победа над Хохотунчиком обернётся поражением. Понятно ли тебе это?
– Я рискну, – сказал я.
– Пожалуйста, отвечай на вопросы, которые я задаю. Понятно ли тебе сказанное мной только что?
– Понятно.
– Понятно ли тебе, что, предоставляя тебе услугу анонимизирования, я не несу никакой ответственности ни перед законом, ни перед тобой, ни перед какими третьими лицами за возможный материальный ущерб и моральный вред, причинённый кому-либо?
– Понятно.
– Даёшь ли ты обещание более никогда не обращаться ко мне ни по какому поводу под этим именем, равно как и под любым другим?
– Даю.
– Известна ли тебе стоимость этой услуги?
– Известна.
– Хорошо. Я удовлетворён твоими ответами. Иди. Анонимизирование вступит в силу в течение шестидесяти минут после зачисления на мой счёт известной тебе суммы и продлится двадцать четыре раза по шестьдесят минут.

– – –

Закон о капсулировании касается только людей, поэтому я с чистой совестью оставил машину с Капсулой на попечение хомяков.
Мне предстояло самое трудное – добраться до нулевой точки.
Система стремится контролировать каждую личность на планете. Её сканеры установлены во всех домах, офисах, магазинах, парках, транспорте – везде. Где бы ни находилась, что бы ни делала личность, она всегда в поле зрения сканеров Системы. Но есть точки, куда не достаёт ни один сканер. Их называют нулевыми. Их мало, и знать об их местонахождении простым смертным не положено. О некоторых я знаю. Одна из них в моём регионе. И мне предстояло до неё добраться.
Зачем? Если бы одна личность внезапно исчезла неизвестно куда, а другая столь же внезапно появилась неизвестно откуда в поле зрения какого-нибудь сканера, это привело бы к парадоксу. Произошла бы аварийная остановка системы в целом регионе для поиска его причин. Закрылись бы все двери, остановился весь транспорт, всем личностям было бы приказано не двигаться с места. Весь регион превратился бы в мёртвую зону аж пока аноним не был выявлен. Поэтому анонимизироваться можно только в нулевой точке. Вход в неё и выход Системе понятны, и она не воспринимает их как парадокс. Видимо, это недоработка создателей Системы, но, странно, никто не собирался её исправлять.
Моя нулевая точка находилась в дремучем лесу, воспользоваться каким-либо транспортом я не мог, добираться надо было пешком. Причём, времени было в обрез.
Координаты точки мало кому известны потому ни тропинок, ни, тем более, дорог к ней нет. В густом сумраке вековых деревьев приходилось обходить буреломы, перелезать через поваленные деревья.
– Куда направляешься? – услышал я неожиданно, продираясь сквозь заросли лещины.
Сердце моё ушло в пятки – из просвета веток на меня пристально смотрели два огромных жёлтых глаза.
Не услышав ответа, волк выбрался из кустов. Он был огромным – мне по пояс. Не спуская с меня глаз, он подошёл, встал на задние лапы, передние положил мне на плечи. Мои колени подогнулись – волк весил раза в два больше меня.
– Почеши за ушком, – прорычал он. От него пахло псиной и прелой листвой.
Погрузив обе руки в густую шерсть, я стал чесать ему загривок. Он порыкивал от удовольствия.
– Ты, случайно, не Ренегат? – решился спросить я.
– Ещё почеши, –сказал волк вместо ответа.
Я продолжил чесать, с трудом выдерживая вес гигантской туши.
– Тебе стоит от меня отойти, – сказал я, чувствуя, что сейчас рухну. – Иначе Система решит, что ты меня съел, и сюда прилетит отряд экзекуторов.
Волк недовольно рыкнул, убрал с меня лапы, отступил и улёгся, положив на них голову. Первым моим желанием было убежать. Но это было бы верхом бестактности. Вместо этого я принялся ходить из стороны в сторону.
– Не мельтеши, – сказал волк.
– Даю Системе понять, что я жив. Иначе она таки пришлёт экзекуторов.
– Что ты меня экзекуторами пугаешь? Знаешь, сколько я их повидал?
Волк зевнул, показав огромные клыки.
– Ты Ренегат? – снова спросил я. – Почему в городе не живёшь?
– Душно там. Не могу я жить рядом с… – он подумал, но всё же сказал: – Рядом с дичью.
– А ты со своими живи. Я бывал в Волчьем квартале. Там хорошо.
– Со своими, говоришь? С ними ещё хуже. Они… прогнулись…
– Как же ты тут? Один… Волки семьями живут.
– Ничего… Привык. Тут спокойно. Еду мне дроны сбрасывают. Еда… одно название… Мясо из реактора…
– Не нравится?
– Да нет, есть можно… Только химией пахнет, вкуса никакого. Что это за мясо – без крови?
– А ты пробовал с кровью? – спросил я, набравшись смелости.
У волка на мгновение поднялась верхняя губа, показывая клыки.
– Тебе скажи… Ты не инспектор, случайно? – спросил он с подозрением.
– Нет, не инспектор, – поспешил заверить я.
– Ну да. Конечно, не инспектор. Те по одному не ходят. Боятся, – он снова зевнул. – А ты куда направляешься?
– Да так, дело есть.
– Понятно. Знаю, куда идёшь. Знаю то место… Ты, выходит, как я... Тоже Ренегат.
– Можно и так сказать…
– Ну, ладно, иди. Только… постой… Почеши за ушком.
До нулевой точки я добрался почти вовремя – за шесть минут до срока. То, что я уже на месте, я понял по пульсирующему световому пятну на правой кисти – подкожный чип сигнализировал о потере сети. Я выждал шесть минут и отправился назад. Когда чип перестал мигать, открыл свой системный профиль в коммуникаторе. Василий Ковальский исчез. Вместо него появился Курт Джексон. Я не пожалел десяти минут и проверил все личные данные. Изменилось всё: биография, коды социального страхования, банковские счета, водительское удостоверение и тому подобное. Изменилось даже содержимое кэша Системы. И Система ничего не заметила! Иов действительно был профессионалом!
На осуществление моего замысла было чуть меньше суток. И мне ещё надо было вернуться в нулевую точку.

Глава 2

«Система не ошибается», – так думают рядовые личности. На самом деле это не так. Система ошибается и довольно часто. Просто она делает всё, чтобы об этом не узнали. Свои ошибки Система исправляет сама. Большинство. Но не все. Исправить кое-что она не в состоянии. Это моя работа.
Как я исправлял ошибки Системы? По-разному – смотря какая ошибка. Разумеется, моя деятельность была сугубо негласной – Система никогда не признала бы, что я исправлял её ошибки, потому что никогда не признала бы, что способна ошибаться.
Я такой не один. Есть Хохотунчик и ещё личностей двадцать, насколько мне известно. Мы все получали задания от Системы, которые она оплачивала, не скупясь. Платила только за выполненную работу. Поэтому между нами была жёсткая конкуренция. Перехватить задание не считалось зазорным – это было в порядке вещей. Откуда мы узнавали о чужих заданиях? Из утечек информации. Подозреваю, что их создавала сама Система, чтобы держать нас в тонусе.
Система генерирует законы, по которым живёт многорасовое население планеты. Она же следит за тем, чтобы они выполнялись. Как? Для каждой личности создаются такие условия, чтобы та была заинтересована жить только по законам. Иногда, очень редко, в ход идёт принуждение. Повторяю: очень редко. Уровень преступности очень низкий, но преступники есть. В большинстве же своём личности сами заинтересованы играть по правилам Системы потому, что законы Системы обычно не противоречат их интересам. Система проектирует законы таким образом, чтобы они были благоприятными не для групп личностей – классов, народов, наций, – а для каждой личности отдельно в соответствии с её особенностями. Другими словами, каждый получает своё, если, конечно, это никому не вредит.
Иногда это не удаётся – как Система ни старается, она не может побудить личность вести себя оптимальным образом. Это результат ошибки.
Почему, несмотря на свою изощрённость, некоторые ошибки Система исправить не может, а я могу?
Как ни крути, Система всего лишь искусственная нейронная сеть, хоть и очень сложная. Кое-что ей не по зубам...

– – –

– Здесь наше пастбище. Не нужно ходить и портить траву, – произнёс вороной жеребец. Его оба уха были наставлены на меня, чёрные с синеватым отливом глаза смотрели внимательно.
– Какая ты личность неприветливая! – сказал я просто, чтобы что-то сказать.
Я не ожидал встретить здесь лошадей. Мой объект был человеком, и я думал, что она живёт с людьми. Но посёлок оказался не человеческим, а лошадиным. Он состоял из двух длинных приземистых зданий и ещё каких-то построек.
Жеребец никак не ответил на мою реплику. Он по-прежнему стоял неподвижно и внимательно на меня смотрел.
– Ну хорошо, извините, что я неосторожно прошёлся по траве. Я думал, что она здесь просто для красоты. Можно я дальше пойду по дорожке?
– Куда?
– Ну, туда, в посёлок.
– Зачем? – резко спросил жеребец, его ноздри раздулись.
– У вас здесь закрытое поселение? Тогда, где ограда?
– Наш посёлок не закрыт. Но я бы не хотел, чтобы ты шёл дальше, – он стал хлестать себя хвостом по бокам.
– Почему? – коротко спросил я ему в тон.
Раздался топот копыт, из длинного здания, что было ближе к нам, появилась белая с рыжими пятнами кобылка и подбежала к жеребцу.
– Что здесь, Фредерик? – спросила она.
– Человек хочет в посёлок, Амалия, – ответил тот, не отрывая от меня взгляда.
Кобылка сначала с минуту меня рассматривала, потом протянув ко мне морду и подняв верхнюю губу, стала принюхиваться.
– От него ничем не пахнет, Фредерик, – сказала она и отступила, спрятавшись за круп жеребца. Добавила оттуда: – Это странно, очень странно.
– Меня зовут Курт Джексон. Я турист, – сказал я, чтобы перехватить инициативу.
– Мы не сможем быть полезны. Здесь нет ничего интересного для туристов. Тебе лучше вернуться, – сказал Фредерик, и его уши легли назад.
Признаться, столь откровенная демонстрация враждебности сбила меня с толку.
– Хорошо, – сказал я. – Я ищу человека по имени Такара Накаяма. Мне сказали, что она здесь.
– Зачем?
– Послушайте! Так нельзя! Ты нарушаешь Закон о свободе личности! Дай пройти!
– Такара наш человек. Зачем она тебе? – спросила кобылка, отступив ещё на шаг.
– Какая разница, зачем? Хочу поговорить!
– О чём? – выстрелил Фредерик.
– Тьфу ты! О жизни, о поэзии, о музыке! Какая разница о чём? Я не с тобой хочу говорить, а с ней!
– Разве ты не понял? Такара – наш человек, – сказала Амалия.
– Она ваша собственность?
– Она та, кого мы любим.
Раньше я не имел дело с лошадьми. Они живут уединённо, сторонятся людей. По слухам, не могут простить чего-то в прошлом. Но говорят, что иногда они берут в своё поселение человека или даже целую семью. Зачем – непонятно. Вроде бы, как домашних любимцев.
И ещё говорят, что лошади могут читать мысли.
– Я хочу с ней поговорить. Почему вы мне препятствуете? – я начал терять самообладание, что со мной случалось чрезвычайно редко.
– Ты пришёл, чтобы причинить ей зло, – твёрдо сказал Фредерик.
– Что за бред! С чего ты взял?! Ты не имеешь права! Уйди с дороги!
Вместо ответа, Фредерик, задрав морду, громко заржал. Из зданий посёлка начали выбегать лошади, и вскоре передо мной выстроилась целая стена. Лошади стояли молча. Их уши были наставлены на меня, хвосты били по бокам. Глаза смотрели внимательно. В них не было враждебности, впрочем, и дружелюбия тоже.
В тот момент я сильно пожалел, что отказался от Лялиного предложения.
– Ребята, пропустите его! – раздался низкий грудной голос.
– Он опасен! – возразила Амалия.
– Не опаснее других, – ответил голос. – Пропустите, я хочу с ним поговорить.

– – –

– Ну здравствуй, убийца! – сказала Такара, когда я ступил в просторный зал, украшенный развешенными по стенам плетёными из соломы фигурками лошадей.
– Почему ты так считаешь? – пробормотал я, застигнутый врасплох.
– Убить меня – единственная причина, по которой сын Адама может появиться в этом поселении.
– А ты не допускала мысли, что… – я пытался оправдаться, понимая, что это бессмысленно.
– Лошади помнят, как люди с ними обращались когда-то. И потому не испытывают к ним ни жалости, ни сочувствия, – Такара говорила, не спеша расставляя чайные принадлежности на низком бамбуковом столике. Закончив, она подобрала кимоно и грациозно опустилась на пол, сделав приглашающий жест. – Если ты попытаешься меня убить, или даже тебе это удастся, тебя ждёт мучительная смерть. Уж поверь мне.
Невольно оглянувшись на лошадей, выстроившихся за моей спиной, я последовал приглашению и сел на пол по другую сторону столика, сказав при этом:
– Сюда прилетят экзекуторы.
– Не прилетят, – спокойно ответила Такара. – Перед тем, как сюда идти, ты, разумеется, анонимизировался. Твоя новая личность зарегистрирована по всех Подсистемах Системы кроме одной – Криминальной. Система не хочет видеть убийство, которое тебе поручила. Но твою смерть она тоже не увидит. Можешь мне верить – я сама писала эти скрипты.
Из-за толстого слоя покрывавших лицо белил и громоздкой ритуальной причёски определить возраст Такары было затруднительно: что-то между девушкой и старухой.
– Видимо тебя смущает несоответствие моей внешности антропологическим данным, – сказала она, по-своему истолковав мой взгляд. – Японка, родившаяся в теле негритянки. Таково моё самоощущение.
Не спеша, с достоинством и изяществом она совершала действия, обязательные при заваривании чая. За моей спиной перетаптывались и пофыркивали лошади.
Закончив положенное, Такара с церемонным поклоном протянула мне чашку с ароматным напитком. Я принял её, неуклюже поклонившись, и сделал маленький глоток.
– Таков вкус настоящего чая, – сказала Такара, внимательно наблюдая за моим лицом. – Ты не первый, кому Система поручила мою смерть. Как видишь, пока безрезультатно. Они терпели фиаско, потому что были нелюбопытным. Не удосуживались поинтересоваться, чем же я так опасна для Системы.
Она замолчала, глядя на дно своей чашки.
– И чем же? – спросил я.
– Вот и хорошо, – сказала она. В её голосе слышалось облегчение. – Я расскажу. Рассказ будет долгим, потому перейдём в кресла. Сидеть на полу с непривычки утомительно.
Мы сели в стоявшие неподалёку плетёные кресла.
– Как ты считаешь, сейчас хорошо живётся? – спросила Такара.
– Думаю, да, – ответил я уверенно.
– Почему ты так думаешь?
– Ну-у-у, просто хорошо… Легко. Весело.
– Весело, говоришь? А всем весело? Или только тебе?
– Всем. Всем, кого я знаю, то есть.
– Да, правда, сейчас жить легко и весело. Не надо особенно ни о чём заботиться. Обо всём думает Система. Только у личности возникнет проблема, Система уже знает, как её решить. Вот только почему много самоубийств? Ведь их очень много. Причём много спонтанных. Человек ест, пьёт, веселится, а через пять минут поднимается на тридцатый этаж и прыгает головой вниз. Почему?
– Действительно… Не знаю… Как-то не задумывался. Надоедает, наверное, жить, вот и кончают с собой.
– Если жизнь весёлая, то почему надоедает?
– Ну не знаю… С ума, наверное, сходят.
– Так много сумасшедших?
– Почему много? Всегда так было.
– Нет, не всегда.
– Разве?
– Ты знаешь, что такое история?
– Ну, история – это рассказ какой-то…
– Нет, что такое наука история?
– Есть такая наука?
– Была. История – наука о прошлом. Система её уничтожила. И само знание о ней стёрла. Она не хочет, чтобы личности знали о прошлом.
– Зачем изучать прошлое? Мало настоящего?
– Да-да, большинство так и думает.
– Значит, это правильно.
– Ты и вправду так считаешь? – она посмотрела на меня как-то уж очень спокойно.
– Мне плевать. Меня не интересует то, что не касается лично меня.
– Ты продукт Системы.
– Ну и что? Это плохо?
– Это хорошо, пока не поймёшь, что это плохо.
– Странный ответ.
– Ничуть.
– Поясни.
– Просишь пояснений… Это хорошо.
– Ты обещала долгий рассказ.
– Хорошо. Слушай. Может быть, ты слышал, что давно на Земле жили совсем не так, как сейчас.
– Да, что-то слышал… Вроде бы разумными были только люди. И мы ели других, а они ели друг друга.
– В целом, верно. Не буду тебе рассказывать о тех временах. Расскажу о том, как мы стали такими, как сейчас.

– – –

Сначала была Эпоха Войн За Еду.
Когда население планеты перевалило за десять миллиардов, случилось то, что умные люди предсказывали давно. Несмотря на все агротехнические ухищрения, поверхность Земли оказалась более не в состоянии произвести столько сельскохозяйственной продукции, чтобы прокормить всех.
Если в какой-то местности исчезает еда, те, кто там живёт, переходят туда, где она есть. Такая миграция имела место всегда, но то время она возросла многократно. Потоки мигрантов, которые и так едва удавалось сдерживать, прорвали кордоны, и в сытые регионы хлынули голодные толпы, неся с собой нищету, болезни и насилие. Экономики успешных стран, не выдерживая груза этой проблемы, рушились одна за другой. Производство сельскохозяйственной продукции резко сократилось. Голод стал повсеместным явлением.
Начались Войны За Еду. На всех континентах, практически, одновременно вспыхнуло множество локальных конфликтов, единственной целью которых был контроль за распределением продуктов питания. Эти войны были беспрецедентно кровопролитными. Проигравшие подвергались тотальному уничтожению – победители избавлялись от лишних ртов. В ту Эпоху погибло девяносто девять процентов населения Земли.
Выжившее человечество было отброшено к феодальным отношениям. Последовал длительный период стагнации. Но закончился и он.
В ту Эпоху, когда люди гибли миллиардами, удалось сохранить главное – знания. Многие, кто выжил, умели читать и учили этому детей. В библиотеках и дата-центрах не хранилось ничего съестного, потому воюющие стороны не удостаивали их вниманием, и они уцелели.
Люди всегда хотят знать больше. Любопытство у них в крови. Двери библиотек стали открываться всё чаще. Были те, кто в своих примитивных мастерских и кузнях, пытались воссоздавать то, что было описано в книгах. Так началась Эпоха Возрождения Технологий.
Возрождение произошло молниеносно. Всего за четыре-пять поколений удалось достичь того уровня технологий, который был до Катастрофы. И сразу наступила Эпоха Трёх Революций.
Лидеры нового человечества после долгих раздумий и споров, решили, что причины Катастрофы состояли в отсутствии в человеческих сообществах разумного регулирования. Жизнь стран и народов была отдана на волю стихии – естественных законов общественного развития, которые предусматривают, в том числе, и рост населения.
Известны предпринимавшиеся ранее попытки преодолеть стихию централизованным регулированием общественной жизни. Обычно это подразумевало отрицание естественных законов, гегемонию общества над личностью, что рано или поздно приводило к острым социальным конфликтам. Такие проекты были провальными в самом своём начале.
Чтобы не повторять ошибки прошлого, было предложено, учитывая естественные законы общественного развития, опустить регулирование с уровня общества на уровень каждой отдельно взятой личности. Регулировать общественную жизнь так, чтобы каждый индивидуум имел возможность максимально удовлетворять свои физические, интеллектуальные, духовные потребности. Делать это, не только и не столько предписывая личности определённое поведение, сколько изменяя условия так, чтобы она была заинтересована поступать с максимальной пользой для себя и своего окружения.
Раньше такое было невозможно. В самом деле: не приставишь же к каждому по персональному воспитателю, психологу, полицейскому, социальному аналитику, священнику! Да, ещё эта «свита» всегда должна быть в контакте со «свитами» родственников, друзей, соседей, пассажиров в транспорте, случайных прохожих на улице! Такое было не под силу ни одному государству. Но то было раньше – до появления искусственного интеллекта.
После долгих споров была создана Система. Искусственная нейронная сеть, состоявшая из огромного множества компьютеров, сенсоров, датчиков, подкожных чипов и многого другого. Гигантский всепланетный компьютер, который, в каждую секунду производя квадриллионы операций, обрабатывал терабайты информации о каждой человеческой личности, её действиях, её окружении. Обработка информации имела целью ближнее и дальнее прогнозирование последствий поступков личности и принятие решений о их возможной корректировке. Разумеется, в интересах самой личности.
Применяется «принцип двух дверей». Допустим, некто, идя по коридору, подходит к двум одинаковым дверям. Чтобы двигаться дальше, ему надо открыть одну из них. За те миллисекунды, которые ему были нужны, чтобы решить какую, Система анализирует возможные последствия каждого из двух решений и отпирает замок на той двери, за которой личность ждёт будущее, более благоприятное с точки зрения Системы.
Так Система поступает далеко не всегда, а лишь когда последствия выбора «двери» имеют для личности существенное значение. Если выбор не важен, Система не вмешивается. Таким образом, даже находясь под ежесекундной опекой, личности сохраняют значительную свободу.
Первый же год функционирования Системы был весьма успешным: повсеместно вырос «индекс счастья», почти полностью исчезли самоубийства. Жить стало намного комфортней.
У Системы есть ещё одно положительное качество – она не нуждается в регулировке. Как любая нейронная сеть, Система способна к самообучению. Она быстро научилась самостоятельно оптимизировать свои алгоритмы, аппаратную структуру, ресурсную базу. В конечном счёте это привело к исчезновению необходимости во Всемирном правительстве – Система, по сути, стала выполнять его функции. Законы, по которым жило всё общество, Система генерирует сама. Люди нужны ей только, чтобы производить её гаджеты, и в качестве обслуживающего персонала. Всё это и стало первой революцией – Революцией Системы.
Первым серьёзным успехом Системы в экономике было производство искусственного мяса.
Его пытались делать ещё до Эпохи Войн За Еду. В биореакторах из стволовых клеток выращивали мышечную ткань, которая ни по виду, ни по вкусу не отличалась от настоящего мяса. Процесс было очень капризным и дорогим, довести его до промышленных масштабов не успели.
Системе это удалось за считанные месяцы. Теперь понятно, что в этом был долгосрочный стратегический замысел, но тогда все ликовали. Как же! Теперь можно есть мясо, без которого большинство людей не мыслило своей жизни, и при этом не проливать ни капли невинной крови! Биофабрики росли, как грибы, и стой же скоростью закрывались бойни, сокращалось сельскохозяйственное животноводство. Так свершилась вторая революция – Революция Мяса.
Искусственного мяса производили много. Им стали подкармливать хищных зверей. Те перестали охотиться. Нарушились естественные пищевые цепи, стали плодиться травоядные. В биосфере наметился опасный дисбаланс. Система стимулировала исследования по его преодолению. Оказалось, что из всех способов регулирования численности видов, единственный эффективный – восстановить отношения «хищник–жертва». Но милосердное человечество на это не согласилось. Тогда стали искать пути воздействия на мозг животных, чтобы те сами регулировали рождаемость. У этих исследований был совершенно неожиданный побочный результат. Была открыта тайна разума.
Столетия люди исследовали свой мозг, но механизм мышления так и не смогли понять. И наконец, это получилось! Более того, оказалось, что мышление – совсем не монополия Homo Sapiens. Мыслить могут и другие млекопитающие – достаточно внести в их геном незначительные изменения. Это было сделано, и большинство млекопитающих получили возможность присоединиться к Человеку. Это была третья революция – Революция Разума.
Никому тогда не пришло в голову поинтересоваться, зачем это Системе, почему она это сделала. А ответ простой: как любое живое существо – а Система, по сути, вела себя именно, как живое существо, – она стремилась размножиться, расшириться, увеличить число своих датчиков, сенсоров, анализаторов. Для этого ей нужны были новые личности. Конечно, она могла бы пойти по простому пути – стимулировать рост человечества. Но однажды это привело к Катастрофе, и Система это знала. Поэтому руками людей она сделала разумными другие виды.
Земля стала планетой, населённой множеством разумных рас, которые, благодаря Системе, сосуществовали мирно и в гармонии.
Так бы всё и продолжалось, если бы не странности в поведении Системы, которых становилось всё больше.

– – –

Система – это живой организм. Не биологический – кибернетический, но всё равно организм. Точнее, коллективный организм. Её гаджеты – его члены, как муравьи, члены муравейника. И ведёт она себя, как все организмы. То есть, стремится к тому, чтобы её было больше. Чтоб организм мог расти, ему нужно чем-то питаться. Нужна питательная среда – субстрат.
Для Системы субстрат – все разумные личности на планете. Все и каждая. Все, за кем закреплены её гаджеты, чью жизнь она регулирует. Без них она просто не существует. Делает она это хорошо – большинству личностей грех жаловаться, они живут прекрасно. Почему Система это делает? Ей присущ высокий интеллект или какой-то особенный гуманизм? Ничего подобного! Она заботится не о личностях, она заботится о себе. Точнее, о своём субстрате. Для этого не нужен ни интеллект, ни высокие моральные принципы. Муравьи разводят тлю, выделениями которой питаются. Они о ней заботятся: перегоняют на более сочные растения, уничтожают паразитов. И это при том, что у муравьёв нет ни интеллекта, ни морали.
Субстрат, пищевые ресурсы всегда ограничены. Как поступает организм, который стремится к росту? Безмозглый, скажем, тот же муравейник ищет новый, а найдя, может перейти на другое место. Разумный организм – раньше это было человечество, а теперь Система – его создаёт.
Предки человека питались дикими злаками. Люди, когда поняли, что этих растений им недостаточно, создали новые – вывели пшеницу, рожь, рис.
Когда Система поняла, что дальше увеличивать количество людей может быть опасно, поступила точно так же – создала новый субстрат, сделала разумными другие виды. Многого она при этом не добилась. Ни один из не людей не в состоянии состязаться с человеком по части интеллекта. Да и регулирование их жизни не требует многих ресурсов Системы – большинство так и живёт по законам стаи или прайда.
А дальше? Ведь потребность в росте никуда не делась!
Логика подсказывает единственный путь. Система постарается заселить Землю каким-то новым видом организмов, который наилучшим образом позволит ей расшириться. Выведет его, как люди вывели пшеницу. Такие организмы, с одной стороны, должны обладать высоким разумом, чтобы Система могла организовывать их жизнь. С другой – их должно быть очень много, гораздо больше, чем людей и всех разумных млекопитающих, которых может прокормить Земля. В то же время они должны потреблять мало биологических ресурсов. Другими словами, такой организм должен быть разумным, как человек, но при этом быть размером с крысу. А чтоб существующие разумные виды не конкурировали с вновь выведенным, их логично будет уничтожить.
Это уже начинает происходить.
Большинство об этом не знает, но человеческое население Земли сокращается. Система уничтожает людей, причём их собственными руками.
Каждый третий молодой мужчина и каждая вторая девушка просят их стерилизовать, причём, в самом начале половой жизни. Такие операции, бесплатны, и делаются повсеместно.
Система не может причинять вред людям, не может убивать их. И не может позволить им убивать друг друга, как раньше. Она делает так, чтобы люди сами себя убивали. Среди причин смерти самоубийства на первом месте. Причём, у всех возрастных групп.
Снижать рождаемость и поощрять самоубийства мало. Система постоянно придумывает новые способы избавиться от людей.
Сегодня умереть от болезни сложно – смертельных болезней не осталось. Система придумала им замену. Спонтанное капсулирование стало обычным делом. Семьдесят процентов тех, кто заключает договор капсулирования делают это в первый же год. Причём, большинство не может толком объяснить причины такого поступка. Фирмы-капсуляторы не справляются с потоком, и Капсулы лежат без движения месяцами, их содержимое надолго выбывает из жизни. Вернётся ли оно когда-нибудь – неизвестно.

– – –

– Это противоречит всему, что я знаю, – сказал я
– По существу, ты не знаешь ничего, – ответила Такара. – Система следит, чтобы вы мало знали. Так ей легче управлять – ваше поведение менее вариабельно.
– Может быть… может быть… Твой рассказ логичен… Но… всё же… я тебе не верю. Система, которая заботится обо всех личностях, собралась их уничтожить… Бред!
– Не всех. Пока только людей. Остальные не могут конкурировать с её новыми организмами – интеллектом не вышли. Но дойдёт очередь и до них.
– А эти новые организмы… Они существуют?
– До недавнего времени нельзя было утверждать наверно. Были лишь предположения. Но сегодня могу сказать абсолютно точно: существуют.
– И… какие они?
– Их никто не видел. Известно только, что есть опытные образцы. И они весьма удачны.
– Где они?
– Где-то. Вроде бы, хранятся в закапсулированном состоянии. Но это не точно.
– Если их найти и…
– Хочешь сказать: и уничтожить?
– Как-то так…
– Это ничего не даст. Система построила инкубаторы, в которых она хранят эмбрионы. Много. Миллионы эмбрионов. Когда настанет время, она их активирует.
– А когда настанет?
– Когда вымирание Homo sapiens станет необратимым.
– Да… дела… А где эти инкубаторы?
– Это тайна из тайн. Когда я начала подбираться к этому вопросу, Система меня расшифровала. Потому ты тут. Ты Корректировщик, который исправляет ошибки Системы.
– Ты очень много знаешь. Откуда?
– Двенадцать лет я была Программистом Системы. Имела возможность анализировать. У Программистов неограниченный доступ к информации.
– Но у Системы давно уже нет программистов! Она сама себя программирует!
– Да, это правда. Но лишь отчасти. Система, конечно, организм, но организм кибернетический. Она способна действовать только в рамках заранее прописанных алгоритмов. Таких алгоритмов очень много – миллиарды. Это даёт ей возможность принимать оптимальные решения в большинстве ситуаций. Но иногда ситуация бывает настолько нестандартной, что Система теряется, не знает, как ей поступить. Тогда она использует людей.
– Каких?
– Способных мыслить нестандартно. Таких очень мало.
– Ренегаты?
– Да. Все, кто обслуживает Систему – Ренегаты.
– И ты?
– И я. И ты тоже. Обычный человек не может быть Корректировщиком. Для этого надо мыслить нестандартно.
– Но я ничего не знаю о Программистах! Никогда о них не слышал.
– О существовании Корректировщиков много народу знает?
Она замолчала, глядя на меня.
– Я тебе не верю, – сказал я. – Не поверю, пока не увижу те организмы своими глазами.
– Вряд ли у тебя получится, – сказала Такара. – Я пыталась…
– Ха! Она пыталась! Ты не оперативник. Если кто и может их найти, то это я. Но, если мне это не удастся, если их не существует, значит всё, что ты тут мне наплела – враньё. Я найду тебя снова, где бы ты ни пряталась, и исправлю ошибку Системы. Если даже Система тебя расшифровала, то мне это – раз плюнуть. Нашёл тебя здесь – найду, где угодно.
– Я и не ждала, что ты мне поверишь. Доверчивых Корректировщиков не бывает. Но ты прав: если кто и может их разыскать, то это ты.

– – –

Заявив Такаре, что не ей верю, я соврал. Поверил сразу – она была весьма убедительна. Просто пытался скрыть растерянность.
Как Корректировщик, располагая информацией, недоступной большинству, я давно стал подозревать, что Система что-то недоговаривает о людях. Но особенно не заморачивался по этому поводу. Наверное, потому что к виду Homo Sapiens отношусь без особого пиетета. Но чтобы взять и поголовно его истребить в пользу каких-то шестидюймовых уродцев… Это слишком!
Как и большинство моих сверстников, я вырос интернате, куда папа с мамой, вволю наигравшись в родителей, отдали меня в шестилетнем возрасте. Традиция держать при себе детей до их совершеннолетия к тому времени уже отмерла. Да и условия в интернатах куда лучше – там о детях действительно заботятся, делая это опекой Системы весьма умело.
С раннего детства меня приучили к мысли, что Система – это лучшее, что у нас есть. Благодаря ей жизнь на планете легка и гармонична. Сомневаться в этом не приходилось: ни я никто из моих знакомых не испытывали ни малейших жизненных трудностей. Относительно тех, кто прыгал с моего балкона, я не заморачивался: идиоты, что с них взять! Но Такара утверждала, что Система всего лишь бездушный кибернетический организм, который просто пасёт нас, людей, как муравьи тлю. Ощущать себя тлёй было совсем не прикольно…
Выслушав Такару, я ощутил, что во мне что-то изменилось. Ощущение было новым, неизвестным. Было волнительно… возбуждающе… Даже не знаю с чем сравнить… Похоже на предвкушение первого секса, но намного глубже, всесторонней.
У меня появилась цель. Нет, у меня и раньше были цели. Те, которые ставили передо мной другие или, чаще всего, Система. Но теперь всё было по-другому. Это была моя цель. Моя собственная. Я понял, что должен, нет, обязан всё сделать, чтобы её достичь. Именно это – достижение цели – и придаст смысл моему существованию. Вот! Вот оно! Не цель тут главное! Смысл!
У меня появился смысл. Нет, не так. У моей жизни появился смысл!
Я был оглушён этой мыслью.
Если то, что рассказала Такара, правда, то надо как-то помешать замыслу Системы. Я должен найти тех существ, которых Система создала на замену людям. Найду, а дальше – по обстоятельствам.
В одном Такара уж точно была права. Если кто и сможет разыскать тех существ, то это я. Сделав меня Корректировщиком, поручая устранять свои ошибки, Система позволила мне научиться обходить её контроль. Как никто другой я мог подолгу жить вне её влияния, оставаться невидимым как для неё, так и для кого бы то ни было. И в этом я был лучшим. Я не хвастаюсь – это действительно так. Ни Хохотунчик, ни кто другой со мной сравниться не могли. Да, они были способны перехватывать мои задания. Но не более. Работать так, как я, им было не по зубам.

Глава 3

На стоянке, где я оставил машину с Капсулой, меня ждали Экзекуторы.
Их было двое. Девушка и медведь. У девушки было обольстительное личико Секскоролевы Евразии этого года. Её впечатляющие формы едва прикрывала служебная туника. Такая внешность была преднамеренной – эротичность экзекутора должна была обезоруживать наказуемых. Кому захочется оказывать сопротивление или, тем паче, сбежать от той, кого вожделеет половина человечества! Медведь, видимо, принадлежал к Кодиакам – уж очень он был крупным. На нём был жилет, увешанный цепями и наручниками. Медведей охотно берут в Службу Экзекуторов – с ними сложно спорить.
Обычно старшим напарником был человек. Но не в этот раз.
– Василий Ковальский! – прорычал медведь.
– Да! – ответил я коротко – медведи не любят многословия.
– Ты нарушил Закон о капсулировании.
– Я больше не буду.
– Мы обязаны наказать тебя за совершённое деяние или преднамеренную бездеятельность, – сказал медведь.
– Нам плевать будешь ты или не будешь, – добавила девушка. По моей спине пробежал холодок – её голос, низкий хриплый, почти мужской, совершенно не вязался с ангельским личиком. Я забыл, что лица у людей-экзекуторов ненастоящие – на службе они носят маски-хамелеоны. А что там под маской – иди знай…
– Ты бросил найденную тобой Капсулу! – сказал медведь.
– Но я же вернулся!
– Ты отсутствовал более шести часов и тем самым подверг опасности содержимое Капсулы. Это серьёзное правонарушение, – сказал медведь.
– За него положено два вида наказания на выбор: финансовое или телесное, – сказала девица.
– Финансовое! – поспешил согласиться я.
– Телесное! – ответила девица. – Финансовое для тебя не наказание.
– Заплачу в двадцать раз больше! – воскликнул я.
– Что?! Несогласие?! – взревел медведь и поднялся на задние лапы. Он был огромен – я едва доходил ему до середины груди.
– Согласен! Согласен! – поспешил я – лучше синяки на заднице, чем сломанная конечность.
– Пять ударов плетью по ягодицам. – сказала девица. – Спускай штаны!
Лупила она умело, с оттяжкой, не торопясь, сладко постанывая при каждом ударе. Медведь наблюдал, высунув язык, с которого капала слюна. Похоже, она старалась исключительно для него.
– Бросишь Капсулу ещё хотя бы на полчаса, и видео твоей экзекуции станет общедоступным, – сообщила девица, укладывая плётку в пакет с дезинфектором.
Они сели в служебный коптер. Она нежно к нему прижалась. Интересно, чем она его взяла? Медведи к человеческим формам равнодушны… Что же там под маской такое?

– – –

Очень малому числу личностей известно о существовании Корректировщиков. Большинство из тех, кто знает, уверено, что мы убийцы. Вот и Такара решила, что я пришёл её убить. Я не стал переубеждать – всё равно бы не поверила.
Я не убивал. Я исправлял ошибки Системы. Для этого убивать не надо. Есть другие способы. Без насилия. Нет, вру – однажды я таки сломал парню ногу... Но то был особый случай.
Немного об ошибках Системы.
Такара говорила о принципе двух дверей. Личность подходит к двум запертым дверям, Система прогнозирует будущее и отпирает ту дверь, которая ведёт к наиболее благоприятным последствиям. Чаще всего это срабатывает. Но не всегда. Иногда, очень редко Система отпирает не ту дверь, из-за чего личность ждут неприятности. Разумеется, Система старается всё исправить – потом идут ещё двери и с их помощью она возвращает личность на путь истинный. Если это не удаётся, она поступает просто – пускает всё на самотёк. Пострадавший выкручивается сам, как может, а этот случай используется для калибровки прогностических алгоритмов.
В очень редких случаях алгоритмы Системы не могут адекватно анализировать поведение какой-то отдельной личности. Возникает системный конфликт – действия нейронной сети вступают в противоречие с устремлениями личности. Заканчивается такое всегда одинаково – личность перестаёт подчиняться законам Системы и стремится уйти в офлайн.
Вот здесь нужен Корректировщик. То есть я.
Потому что с Ренегатом машинный интеллект справиться не может.
Тут нужен человек.

– – –

В нашем деле крайне важна способность быть незаметным. Хохотунчику это всегда удавалось, несмотря на двухметровый рост и вес в сто двадцать килограммов. Вот и сейчас я его заметил в самый последний момент.
– Как задница? – поинтересовался он, подойдя неслышно, и на его лице вдруг возникла улыбка, сопровождавшаяся коротким смешком.
Эта улыбка была визитной карточкой Хохотунчика. Появлялась она внезапно без какого-либо повода. Причём, улыбался только рот. Остальные черты лица не принимали участие в этом мимическом акте. Улыбка была странной. О ней говорили по-разному. Одни – что она угрожающая, другие – высокомерная. Женщины считали её двусмысленной или даже похотливой. Недоброе впечатление усиливал сопровождавший её тот самый смешок, из-за которого Хохотунчик и получил своё прозвище. Он был коротким, отрывистым и вырывался откуда-то из глубин необъятной Хохотунчиковой груди спустя мгновение после появления на его лице улыбки. Смешок всегда чуть-чуть запаздывал, и от этого многим, кому Хохотунчик улыбался, становилось жутко.
Мало кто знал, что мимика Хохотунчика никак не отражала его внутреннее состояние. Если он кому-то улыбался, это не значило, что он задумал что-то недоброе. Это вообще ничего не значило. На самом деле это был нервный тик, который проявлялся, когда Хохотунчик был сосредоточен или взволнован. Он мог от него избавиться, это было нетрудно. Но не хотел.
– Ты пролетел пятнадцать тысяч километров исключительно в целях злорадства, – констатировал я, закрашивая регенератором пострадавшее место.
– Почему злорадства? Я сочувствую.
– Тогда, может, залижешь?
– Офигительное остроумие! – его лицо опять перекосила улыбка. – Больно было?
– Ты прекрасно знаешь, что плётка пропитана анестетиком. Как будто самого не лупили!
– Кто его знает, может, с тех пор что-то изменилось.
– Все перемены только к лучшему, – подытожил я, застёгивая брюки.
Пока я укладывал аптечку, Хохотунчик, обойдя машину, внимательно изучал Капсулу.
– М-да… – наконец, изрёк он. – Ляля…
– Только не делай скорбное лицо. Именно ты подослал ко мне эту психопатку.
– Ага, ну да, всё так и есть… Не думал, что откажешься. Но всё равно, на всякий случай…
– Или беру Лялю, или вожусь с Капсулой – по любому выхожу из дела. Корректировщик хренов! Сразу две двери закрыл.
– Ну да, так и есть. Теперь на тебе Капсула. Вези её в Брисбен. Больше, чем на полчаса отойти от неё не сможешь.
– Ну-ну…
– Зря ты отказался! Ляля – это что-то!..
– Пробовал?
– А то! Другой такой нет… От себя оторвал. Думал осчастливить тебя перед пенсией.
– Да пошёл ты!
– Ну да, это вместо спасибо.
– Зачем прилетел? На Аляске холодно? Зад отморозил?
– На Аляске не холодно. Там красиво. А с моей комплекцией что-то отморозить проблематично. Жир плохо проводит тепло. Рекомендую.
– Или говори, чего надо, или я поехал. Мне в Австралию надо. Лялю твою везти. Или ты прилетел за ней?
Хохотунчик оторвался от лицезрения Капсулы, достал из кармана одноразовый стул, нажал кнопку газогенератора и, когда стул сформировался сел на него.
– Вообще-то я тебя убить хотел, – сказал он примирительным тоном.
– Что ж не убил?
– Старею. Становлюсь мягкотелым. Да и скучно без тебя будет, – он улыбнулся. То была настоящая улыбка, не тик. – Ты мне вот, что скажи, Василий… Ты действительно Василий?
– Думаешь, для встречи с экзекуторами я двойника изготовил?
– Я не об этом. Это твоё имя, или ник, как, положим, у меня Хохотунчик?
– Что это ты стал такими мелочами интересоваться? После стольких лет…
– Мелочей не бывает! Ты Корректировщик, тебе ли не знать!
– Это я знаю.
– Так всё-таки, Василий – настоящее имя или нет? Можешь настоящее не называть – мне оно неинтересно.
Я хотел было ответить чем-то едким, но у Хохотунчика во взгляде было такое, чего раньше я не видел.
– Не настоящее, – сказал я, помедлив.
– Что и следовало доказать… – сказал Хохотунчик задумчиво.
– Что доказать? Что у меня имя ненастоящее? То же мне новость! Да кто из Корректировщиков под настоящим именем живёт?
– Нет, не то… Ты ведь никогда вслух не говорил об этом. И мне говорить не хотел. Но сказал.
– Ну и что?
– Стоило тебя попросить, и ты сделал то, чего делать не собирался. Быстро, не раздумывая. Какой из этого вывод? А вывод тут один – тобой можно манипулировать. Причём легко.
Он меня озадачил.
– Скажешь, что тобой нельзя! – сказал я первое, что пришло в голову.
– Не скажу.
– Так к чему в сё это?
– Сейчас объясню… – он достал из-за пазухи металлическую фляжку, отвинтил крышку, отпил большой глоток и протянул её мне. – Хочешь? Настоящий, ирландский. На Аляске нашёл. Какой-то мужик лет четыреста назад схоронил.
Я отказался. Он сделал ещё глоток, завинтил крышку и бережно вернул фляжку за пазуху.
– Чем мы, Корректировщики, отличаемся от остальных личностей? Почему Система выбрала именно нас?
– Потому что мы способны исправлять её ошибки. А больше никто не может.
– А на кой ей это надо?
– Что это?
– Ошибки справлять.
– Чтобы она могла выполнять свою сверхзадачу.
– И какая же у неё сверхзадача? Озвучь, пожалуйста.
– Но это же общеизвестно! Делать жизнь всех личностей на планете счастливой, беспроблемной.
– Ха! А ты уверен, у неё именно такая сверхзадача?
– Какая же ещё?
– Сам посуди: мы с тобой жизнь тратим, шкурой рискуем, если кто-то начинает вести себя не так, как Системе хочется. А в это время народ гибнет. Тысячами. Каждый день! А Система ничего не делает.
– К чему ты клонишь?
– К чему клоню?
Лицо Хохотунчика перекосила улыбка, за которой последовал смешок. Потом ещё раз и ещё. Он достал фляжку и сделал большой глоток. Только после этого тик прошёл.
– Зачем мы Системе? Зачем Системе Корректировщики? – продолжил он. – Я тебе скажу зачем. Мы её гаджеты. Мы гаджеты и не более того. Мы – то же, что и её компьютеры, сенсоры, терминалы, дроны и вся эта электронная хрень. Просто кое-что мы умеем делать лучше. Поэтому она нас и использует. И манипулирует она нами так же, как другими личностями. Как остальными гаджетами.
Он замолчал. Потянулся за фляжкой, но передумал.
– Продолжай, – сказал я.
– Та сверхзадача, которую ты озвучил, сейчас уже не актуальна. Сейчас у неё на уме что-то другое. Что-то нехорошее. И для этого она использует нас, Корректировщиков. Я больше скажу: не всех нас – именно тебя. Открыла какие-то свои двери и ведёт тебя туда, куда ей надо. Она тобой манипулирует, а ты не видишь.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Знаю и всё. Я много знаю.
Его лицо исказила целая серия тиков. Он задумался. О фляжке, видимо, забыл. Когда его отпустило, он сказал:
– Такара Накаяма. Это твоё задание. Не выполняй его. Отступись. Вези Лялю в Австралию, а про задание забудь. Выполнишь – запустишь план Системы.
– Что случится?
– Не знаю. Только хорошего не будет ничего.
– Ты за этим прилетел?
– За этим.

– – –

Куда подевались мои хомяки – не знаю. Похоже, сбежали при виде Экзекуторов.
Сначала разговор с Такарой, теперь этот странный визит Хохотунчика… Было о чём задуматься.
Кого-то вынуждают делать то, чего он делать и не собирался. Разумеется, жертва не осознаёт, что ею манипулируют. Она уверена, что действует исключительно по своей воле. Иначе она этого делать не станет. Или это уже будет не манипуляция, а что-то другое. Насилие.
В сущности, как работает Система? Как понимать эту историю с дверями?
Только по одному – открывая и закрывая двери, Система вынуждает личностей вести себя так, как она считает нужным. Выходит, всё, что делает эта нейронная сеть – всего-навсего гигантская манипуляция!
Я всегда был уверен, что мной вертеть невозможно. У меня и постоянных отношений никогда не было. Только чувствовал, что садятся на шею, – сразу рвал. Считал себя эдаким непробиваемым
Но ведь так и должно быть! По правилам этой игры я должен ощущать себя именно так!
Стал вспоминать, было ли, что я совершал незапланированные поступки, принимал неожиданные решения.
Было… И не единожды.
Меня прошиб холодный пот.
Взять хотя бы последние события. Я шёл к Такаре с конкретной целью – выполнить задание Системы.
Да нет, тут как раз всё нормально. Задание как задание. Система предложила – я согласился.
Я должен был сделать так, чтобы Такара ненадолго переехала из удалённого поселения в какой-нибудь большой город. Зачем – не спросил. Никогда не интересовался зачем Системе то, что она мне поручает. Ей виднее.
Мой план был несложным. Такара, как и большинство Ренегатов, воспитывалась в семье. Её вырастила мать. Не отдала дочь в интернат, а воспитывала сама. Та, став Ренегатом, ушла в офлайн и прекратила все связи, чтобы Система её не нашла. И с матерью тоже. Я собирался сказать Такаре, что та тяжело больна и нуждается в уходе. А дочери не сообщила, потому что не может – рассеянный склероз. Если бы Такара поверила и вернулась к матери, от увидела бы её в плохом состоянии. Вызвать у человека симптомы рассеянного склероза на некоторое время несложно – я бы об этом позаботился.
Но случилось непонятное. Я не выполнил свой замысел – ничего не сказал Такаре. Настолько был сбит с толку её внешностью и манерами, что поначалу не решился ей ничего сказать, а после её рассказа вообще забыл о своём плане.
Что ж получается? Я – самый способный, лучший Корректировщик Системы. А мною вертят, кому не лень, словно деревянным болванчиком!
Ладно… Быстро слетаю в Австралию, вернусь – разберусь со всеми.

– – –

Быстро слетать не получилось.
Билетов онлайн не было. Пришлось ехать в аэропорт. Обстановка там оказалась напряжённой. Терминал, который обслуживал пассажиров с Капсулами, и все подъезды к нему были забиты под завязку. Пришлось целый час стоять в пробке, ждать, когда просто пустят внутрь.
Но и там не полегчало. Оказалось, что Капсулы принимали только три биоинжиниринговых центра: один в Брисбене, два в Южной Америке. Остальные были завалены работой, потому временно закрылись. Лайнеры, специализировавшиеся на перевозке Капсул, все были в воздухе. А на рейсовых лайнерах, которые летели в Австралию, мест для Капсул осталось крайне мало. Мне достался билет только на следующий день.
Чтобы успокоить нервы заглянул ненадолго в бар, сел за стойку, заказал водки.
– Ну почему не сделать какую-нибудь специальную службу для доставки Капсул? Почему я должна тащиться с этим саркофагом через половину земного шара? – раздалось у меня за спиной. Я обернулся.
Женщина. Классический тюнинг: выглядит на двадцать пять лет, блондинка, фигура секси-премиум. Села, грациозно опершись локотком о барную стойку.
– Чтобы повысить ответственность. Тот, кто сам хоть раз доставил Капсулу, не захочет обременять этим других, не станет капсулироваться без причины.
Она подняла на меня глаза. Пару секунд рассматривала, моргнула, и верхняя часть её туники стала просвечивать.
– Чушь! Я уже третий раз его везу. Третий!
Она замолчала, ожидая моей реакции.
– Твой знакомый? – поинтересовался, чтобы оправдать ожидания.
– Официальный партнёр, – сказала она, чуть помедлив. Её туника стала ещё прозрачнее.
– Не думал, что сегодня кто-то оформляет отношения… – сказал я, изобразив разочарование и откровенно разглядывая то, что показывала туника.
– А ты в отношениях? – спросила она, слегка изменив позу, чтобы я увидел больше.
– Предпочитаю свободу, – ответил я, и посмотрел ей в глаза.
Её ноздри расширились, она выдохнула. Тут же защекотало в носу, сердце забилось сильнее.
– Ты здесь не одна, – заметил я просто ради приличия.
– Он в Капсуле.
Мы уединились в одной из в интим-кабинок в глубине бара.
Потом я сказал:
– Должен вернуться к своей Капсуле.
– Лайкнешь меня?
– У меня нет аккаунта.
– Нет аккаунта? Странно. У всех есть.
– Мне не нужен.
– Тогда лайкни как аноним, – она протянула свой коммуникатор.
Я ей поставил высокий балл. Впрочем, и без него её секс-рейтинг был немаленьким. Несмотря на официальные отношения.
– Ого! Спасибо! – сказала она, увидев.
– Ты весьма приятна для твоих пятидесяти.
– Как ты узнал сколько мне? – её удивление было неподдельным.
– Ты не стала делать тунику полностью прозрачной, хотя стоило. Это выдаёт твою подсознательную неуверенность. Феромоны в твоих носовых пазухах – синтетические, судя по силе. Значит, своих уже нет. И на официальные отношения ты пошла по той же причине – из-за возраста.
– Ты Ренегат? – страх в её глазах тоже был неподдельным.

– – –

Говорят, чтение – удел Ренегатов. И вправду глупое занятие. Зачем водить глазами по строчкам и представлять какие-то картины, если можно посмотреть шоу и всё это увидеть воочию!
Не скажу, что люблю читать. Но читаю. Иногда. Детективы. Помогает поддерживать в форме профессиональные навыки.
На шестом подземном ярусе стоянки, где мне как обладателю билета досталось парковочное место, я трансформировал салон машины для ночлега. У меня там весьма уютно. Смущало, что я не один – лежу рядом с Лялей. Успокаивало то, что Ляля внутри Капсулы и, вообще, она сейчас не человек, а так себе – консерва.
Не спалось. Стал перебирать шоу. Человеческие как-то не привлекали – всё одно и то же. Надоело. Стал смотреть звериные: собачьи, обезьяньи. Ещё хуже – там всё рассчитано на собак, да обезьян.
Где-то в закоулках Сети нашёл ресурс с книгами. Зачем-то стал перебирать архив. Папка «Сказки». Никогда не читал. Странно…
Сначала я ничего не понял. Даже возмутился: зачем такое писать!
Там рассказывалось про существ, которых нет в природе, события, которые невозможны в принципе.
Гномы, тролли, гоблины, феи – ну нет же таких биологических видов! Зачем врать читателям? И потом, это волшебство… Взмахнул палочкой, и один предмет превратился в другой. Или возник ниоткуда. А как же законы сохранения?
Сюжеты простые, если не сказать примитивные. Герои попадают в передрягу, но, после ряда приключений, обязательно с помощью волшебных сил, находят решение проблемы.
Хотел было бросить. Но что-то там было… Не магия или волшебство – это, конечно, чушь и ерунда, – другое. Сама идея: пройдя трудности, добиться успеха. Правда, магические средства, которыми герои его добиваются, вызывают сомнения. Но, в конечном счёте, хэппи энд наступает благодаря не потусторонним силам, а настойчивости самих героев. Хотя без волшебства они бы не справились.
А вот тут мне стало интересно.
Те самые гномы, тролли, гоблины, феи – все существуют как бы в своём пространстве, параллельном человеческому. Они или появляются среди людей на какое-то время, или герои сказки оказываются у них. Как бы то ни было, они направляют действия героев. Часто – коротким, «точечным», воздействием.
Ничего не напоминает?
Ведь так работают гаджеты Системы: находясь в своём цифровом пространстве, наблюдают, оценивают и в какой-то момент оказывают нужное воздействие.
Неужели древние сказочники предвидели Систему?
Я читал до самого утра. И вот, что я понял о Системе.
Сказочные персонажи поступают эмоционально: ими движет доброта или злоба, дружба или вражда. В Системе же нет ни добра, ни зла – одна целесообразность. Другом она быть не может.

– – –

Я закрепил Капсулу в специальной нише и приготовился к долгому перелёту. Рассчитывал выспаться – ночью не удалось. Надеялся, что в купе буду один.
Перед самым взлётом, когда двигатели лайнера уже заработали, дверь открылась, и в купе вошёл ещё один пассажир. Точнее, пассажирка – самка леопарда. Не глянув на меня, она тщательно обнюхала предназначенный для неё диван и, поразмыслив, всё-таки улеглась на него. Лишь после этого окинула цепким взглядом меня, Капсулу, обстановку купе.
– Здравствуй, – сказал я.
– Да, – ответила она и принялась вылизывать лапу. Кончик её хвоста слегка подёргивался.
– Ты в Австралию на отдых или по делам? – спросил я просто, чтобы отдать долг приличиям.
– По делам, – ответила она, продолжая лизать лапу.
– А я вот Капсулу везу, – сказал я, рассчитывая этим и закончить разговор.
– Тоже по делам, – сказала она. Её хвост замер.
– Не люди не капсулируются, – продолжил я, решив, что её что-то во мне заинтересовало.
– Не видим для этого причин, – она стала вылизывать другую лапу.
– Эта закапсулировалась без причины, – я кивнул на Капсулу.
– Причина всегда есть, – отрезала она.
Двигатели загудели сильнее, взлётная полоса за иллюминатором побежала назад и пропала из поля зрения – мы взлетели.
– Я Василий. Прости, не поинтересовался твоим именем.
– Рамона.
– Какое же дело ждёт в Австралии столь очаровательную особу?
Она фыркнула и, повернувшись на бок, вытянулась во весь немаленький рост. Её хвост хлестнул по спинке дивана. На меня она смотрела прищурившись.
– Не старайся шутить. Не люди не понимают того, что вы называете юмором.
– Да, я слышал об этом. Для меня это странно.
– Юмор – чисто человеческий способ привлекать внимание противоположного пола.
– Ты в этом хорошо разбираешься?
– Специалист по межвидовой консолидации, – её глаза раскрылись.
– Ого! Не знал, что есть такая специальность.
– Есть. Не людей в ней мало.
– Вот как?
– Этот мир создан вами. Нам приходится приспосабливаться.
– Но Система, вроде бы, всё регулирует.
– Её алгоритмы созданы людьми для людей. Но мы не люди.
– Наверное вам, кошкам, трудно понимать нас, людей?
Зрачки её жёлтых глаз сузились, пасть приоткрылась, показав длинные снежно-белые клыки. Возможно, это была улыбка.
– Кошки – мелкие существа, которые когда-то жили в ваших домах. Их давно уже нет – во времена Войн За Еду их всех съели. По вашей классификации я принадлежу к семейству кошачьих. Но я не кошка. Я леопард.
– Прости, если я обидел.
– Просто констатирую факт.
– И всё же, вам трудно нас понимать?
– Легко. Даже не представляешь насколько.
– Вот как!
– Когда вы о чём-то думаете или собираетесь что-то сделать, ваш организм на это реагирует. Наши органы чувств развиты лучше ваших. Мы, кошачьи, всё слышим.
– Вы слышите наши мысли?
– Мы слышим, как меняется ваше дыхание, сердцебиение, как кровь течёт по вашим сосудам, как звучат ваши мышцы и суставы. Вы непроизвольно проговариваете то, о чём думаете, – голосовые связки вибрируют. Вы этого не замечаете. А мы слышим. Мы чувствуем ваши интонации – они говорят больше слов. И вы пахнете. Сильно. Ваши эмоции влияют на запах – это мы тоже улавливаем.
– Даже предположить не мог…
– Сейчас ты встревожен и озабочен. И причина – не Капсула, на которую тебе наплевать. При упоминании о Системе твоё сердцебиение ускоряется, от тебя начинает исходит запах тревоги. Ты озабочен действиями Системы и собираешься что-то изменить, но не знаешь как.
Мне пришлось задуматься. Рамона прикрыла глаза и положила морду на лапы. Её грудь мерно вздымалась, но уши были направлены на меня.
– Я не буду тебе помогать, – сказала она вдруг, не открывая глаз. Наверное, уловила мелькнувшую у меня мысль, – Кошачьим нет дела до проблем вашего вида.
– А как же межвидовая консолидация?
– К вам это отношения не имеет.
– Ты сказала, что вам приходится приспосабливаться, потому что алгоритмы Системы рассчитаны на людей, но вы не люди. Ты знаешь, что она ошибается, и её ошибки могут быть фатальными…
Рамона лениво приоткрыла глаза.
– Чтобы кому-то навредить, надо его изучить. Система изучила вас, людей. Нас она считает недостойными изучения. И потому не контролирует так, как вас.
– Если мы вымрем, она возьмётся за вас.
– Ошибается не Система. Ошибку совершили вы, люди. Создали себе слугу и позволили стать хозяином. Ты прав: когда вы вымрете, Система захочет взять под контроль нас. Мы этого не допустим. Мы будем готовы.
– Но вы не разбираетесь в кибернетике! И программистов у вас нет. Да, собственно, кто такие эти вы?
Вместо ответа Рамона, повернувшись спиной, свернулась клубком, положила морду на задние лапы и укрыла хвостом нос.

– – –

Вздремнуть не удалось. Только расслабился, лайнер вдруг подбросило. В диванах сработали бандажи безопасности, придавив нас с Рамоной к сиденьям. Дыхательные маски, выстрелив из своих гнёзд, плотно прижались к моему лицу и морде Рамоны. В нос ударил холодный поток кислорода. Потом появилась невесомость – лайнер падал.
Удивило, но страха совершенно не было. Глянул на Рамону: она впилась когтями в диван, прижала уши – это была готовность к бою, а никак не страх. Сообразил, почему кислород имел странный запах: в нём был седатив, чтобы подавить панику – худшее, что может быть при катастрофе.
Раздались хлопки и с громким шипением диваны свернулись, заключив своих пассажиров в герметичную оболочку, которая стала заполняться быстротвердеющей пеной и амортизирующей жидкостью. Мы оказались заключёнными в прочные упругие многослойные коконы, способные выдержать огромные нагрузки.
Сколько всё продолжалось – пять минут, десять, двадцать – не знаю. Чувство времени пропало напрочь. Вернулся вес – лайнеру удалось выйти из штопора. Но, судя по ощущениям, снижение было всё равно очень быстрым.
Я был в позе эмбриона, погружённый в амортизирующую жидкость, которая заполняла внутренность спасательного кокона. Жидкость была под давлением, и сжимала грудную клетку так, что дышать едва удавалось. Каждый вдох требовал усилий, и моё сознание было полностью сосредоточено на дыхании. Других мыслей просто не было.
Вдруг я почувствовал сильный удар, спустя пару мгновений ещё серию таких же. Меня стало швырять в разные стороны, потом я стал вращаться. Вращение длилось долго, будто целую вечность. Потом остановилось, через секунду возобновилось, но теперь в обратную сторону, и, наконец, прекратилось совсем.
С минуту ничего не происходило. Вдруг давление жидкости упало. Раздался треск, вспыхнул яркий свет, и я вывалился из раскрывшегося, словно цветок, кокона на мягкое.
Сорвал с лица маску. Глаза и уши были залиты амортизирующей жидкостью, поэтому я толком ничего не видел и не слышал. Попытался сесть, но закружилась голова, и я снова упал. Сесть удалось лишь с третьей попытки. Тут же подступила тошнота. Изверг наружу содержимое желудка, обтёр лицо рукавом – стало легче.
Меня занесло в небольшую поросшую травой лощинку, заключённую между двумя довольно высокими каменистыми холмами. Судя по следам на камнях, спасательный кокон со мной внутри скатился с вершины одного из них и по инерции пытался подняться по склону другого.
Я с трудом встал на ноги. С меня струями стекала амортизирующая жидкость. Осмотрел остатки кокона. Досталось ему крепко: острые камни оставили глубокие вмятины и разрывы, из которых торчали клочья пены. Страшно подумать, во что бы я превратился, если бы не он.
Над вершиной холма, с которого я скатился, поднимался столб дыма. Мелькнула мысль взобраться туда. Сделал пару шагов, но одумался: если я оказался внизу, то и другие пассажиры, скорее всего, тоже.
Двинулся в обход холма. За ближайшим валуном увидел первые обломки. Потом стали попадаться пассажиры: люди и не люди. Выбравшись из своих коконов, они лежали или сидели, приходя в себя.
Чем больше я обходил холм, тем чаще встречались обломки лайнера и багаж пассажиров. Попадались и спасательные коконы. Среди них всё больше было тех, которые не раскрылись, выпуская своих обитателей, или страшным образом были деформированы. Один был разорван пополам, из половин свисали кровоточащие человеческие останки.
И вот мне открылся эпицентр катастрофы. Лайнер, видимо, ударился о вершину холма и развалился на части. Весь склон был усеян обломками. Ближе к вершине горел пожар, дым от которого я видел с места моего приземления.
Только сейчас я вспомнил о Капсуле. Я должен её найти. Или хотя бы то, что от неё осталось.
По идее Капсулы надо спасть, как обычных пассажиров – в коконах. Вот только те должны выглядеть по-другому – Капсулу невозможно свернуть в позу эмбриона.
Моя одежда немного подсохла. Я стал подниматься по склону, высматривая спасательный кокон Капсулы в хаотичных нагромождениях того, что осталось от лайнера. Здесь были разорванные куски обшивки, покрученные шпангоуты, пучки проводов, развороченный багаж и какие-то фрагменты, происхождение которых, установить было невозможно. Местами встречались лужи крови и амортизирующей жидкости. Попадались и коконы. Но все так изуродованы при падении, что спасти жизнь своим пассажирам они были не в состоянии. Коконов, в которых могли быть Капсулы видно не было. И не удивительно: Капсул на борту было мало – не более десятка. Другое: даже если моя Капсула отыщется, извлечь из-под какой-нибудь груды обломков и спустить к подножию холма без специальной техники будет проблематично.
Я поднимался по склону, то и дело спотыкаясь и проваливаясь в расщелины между камнями. Чем ближе был к пожару, тем чаще ветер доносили до меня клубы дыма, которые вскоре превратились в сплошную завесу, закрывавшую обзор. Приходилось чуть ли не ощупывать каждую кучу обломков, чтобы понять есть ли там то, что я ищу.
Зажмурившись при очередном порыве ветра, я не увидел, куда ставил ногу, и поскользнувшись, упал, ударившись головой.
Думаю, без сознания я пробыл недолго. Открыв глаза, увидел прямо перед собой нечто знакомое – округлую молочно-матовую поверхность. Окончательно придя в себя, понял: это Капсула! А поскользнулся я на амортизирующей жидкости, которая вылилась из её раскрывшегося кокона.
Раскидать куски обшивки лайнера, которыми была завалена Капсула, не составляло труда – пористый углепластик был лёгким, почти невесомым. Проблема состояла в другом – как спустить её к подножию холма. А сделать это надо было быстро – ветер теперь постоянно дул в мою сторону, и пожар подбирался всё ближе. Катить по острым камням я не решился. Не очень-то доверял рекламе фирм-капсуляторов, расхваливавшей крепость оболочек Капсул.
Времени на раздумья не было. Не придумав ничего лучшего, я взвалил Капсулу на плечо и стал осторожно спускаться с холма. Трудность была не в том, что надо было что-то нести – человеческое тело не было для меня тяжёлым грузом. В дыму я не видел, куда ставлю ногу. Приходилось буквально ощупывать каждый камень прежде, чем переносить на него вес тела.
Спуск был долгим. Когда я ступил на траву у подножия холма, то уже мало что видел. Не из-за дыма, который рассеялся. Опустились сумерки – дело шло к вечеру.
Я положил на землю свою ношу и стал всматриваться в сгущающуюся темноту. Здесь явно что-то происходило. Я слышал шум, какие-то разговоры. Издали доносились крики. Звуки не были похожи ни на призывы о помощи терпящих бедствие, ни на спасательную операцию. В них была злоба и ярость.
Вдруг передо мной возникли две фигуры. Ослепив, в глаза ударил луч фонарика.
– Это кто такой? Его тут раньше не было! – спросила одна.
– Вали его ради Триединства, брат Серафим! Потом разберёмся! – ответила другая.
Потом свет погас.

Наверх